Когда тропа повернула от железной дороги к побережью, упали сумерки. Узкая тропинка террасировала склон горы, огибая ее и вновь подходя к железной дороге там, где кончался тоннель.

– В субботу пойдешь на хоккей? – спросил Акерли, шагая по тропинке.

Парри думал о своем, ему не хотелось говорить о хоккее. Справа от него вверх поднималась белесая скала, смутно светясь в сумерках, а слева склон уходил круто вниз, к подножию скал, где гарцевали белые лошадки пенных гребней и реяли чайки, оглашая воздух меланхоличными вскриками. Он едва слушал болтовню Акерли о том, что голкипер Редчерча напоминает дрессированного пуделя, что Бренда играет лучше, чем Молли, и что Уитнессу придется выйти из привычной спячки и изрядно попотеть, если они действительно надеются выиграть кубок. Ему все это было неинтересно, но он поддакивал в нужных местах, и Акерли вскоре переключился на свою излюбленную тему – покупки.

Они вновь вышли к железной дороге у того конца тоннеля, который выходил к Редчерчу. Здесь железнодорожная насыпь шла на протяжении нескольких сотен ярдов по узкому карнизу, выбитому в вертикальной скале. Еще полмили – и они добрались до Каннан-Каттинг. Одного взгляда на насыпь было достаточно, чтобы определить, что оползней больше не было. Они прошли к концу участка – туда, где начинался залив, залив Брауна. В этом месте работы были в самом разгаре. Пласты прибрежных илистых наносов были сняты и сдвинуты в сторону моря, здесь полным ходом шло строительство каменной дамбы, защищающей железную дорогу от волн. Именно здесь находился тот злополучный участок проходки, относительно которого возникли сомнения.

– Вот и твой участок для промера, – указал Акерли на незавершенную насыпь непосредственно перед ними в полосе прибоя. – Тут вполне можно принять ванну, если чуть зазеваешься. Начни вон с той отметки и двигайся в сторону Уитнесса. И не вымеряй все до дюйма. Ну, пока. Увидимся в Редчерче.

Впоследствии, когда Парри вспоминал об этом, в голове у него всплывали две детали – вроде бы малозначительные, но яркие. Первая – блеск перстня на руке у Акерли. Когда Акерли сказал «вот и твой участок для промера», он махнул левой рукой, и даже в сумерках Парри уловил отблеск камня в перстне. Акерли носил его на мизинце, и Парри видел его сотни раз. Это был перстень из чистого золота с небольшим рубином, очень простой, без оправы и узоров. Парри часто задавал себе вопрос, почему Акерли носит его, но никогда не спрашивал об этом. А сам Акерли, казалось, вовсе не замечал своего перстня.

Второе, что ему вспомнилось, – необычная живость и приподнятое настроение Акерли. Удаляясь, он шагал размашисто, ступая энергично и живо, силы играли в нем как в молодом жеребчике. Он насвистывал какую-то мелодию – что-то веселое и популярное, со свингом.

Парри пожелал доброй ночи десятнику участка, который как раз проходил мимо, и отправился к своей насыпи.

Глава 2

Трагедия

Проходка линии «Редчерч-Уитнесс» была крайне серьезным начинанием, она включала проведение ряда весьма трудоемких работ. Главная линия Южной железной дороги в этом районе проходила восточнее Лидмута, одного из наиболее важных водных узлов на южном побережье, и где-то посередине между Темплкомбом и Солзбури соединялась с линией «Экзетер-Ватерлоо».

Первые пятнадцать миль от Лидмута до Редчерча дорога шла по побережью, а у Редчерча отходила вглубь. Редчерч был небольшим местечком, но его предпочитали любители природы и тихих, не затронутых цивилизацией уголков.

Железнодорожная линия на Редчерч отличалась от прямой лондонской ветки, уходящей на восток по берегу через Уитнесс на Борнмут и Саутгемптон. Эта ветка была двухколейной на всем протяжении, за исключением одного перегона в три с половиной мили между Редчерчем и Уитнессом. Здесь стоимость прокладки второй колеи до последнего времени представлялась непомерно высокой.

Теперь строителям предстояла крайне сложная проходка и защита от моря. Кроме того, надо было проложить тоннель длиной в четверть мили и построить новый виадук. Стоимость работ оценивалась примерно в четверть миллиона фунтов стерлингов.

Три мили одноколейки являлись источником постоянных осложнений. Этот участок, словно затычка в бутылке, тормозил весь график движения поездов, вызывая бесконечные задержки и неприятности. И хотя для капиталовложений время было не самое подходящее, но конкуренция автобусных перевозок вынудила директоров компании действовать, и был подписан контракт на триста двадцать тысяч фунтов. Работы продолжались уже около года.

Когда Парри вернулся в инженерный домик, он совершенно выдохся. Он торопился как мог, чтобы выгадать время и успеть завершить работу. А кроме того, ему никак нельзя было опоздать на балластный состав, который перевозил щебень для засыпки строящейся ветки. Времени у него осталось в обрез, чтобы завершить расчет показателей и внести в ведомость. Парри обрадовался, увидев наконец ярко освещенные окна домика, сияющие в ночи словно путеводный маяк.

Он поторопился войти. Брэгг все еще возился с ведомостью.

– Ну как? – пробурчал Брэгг, не поднимая головы. – Что там с проходкой?

Парри бросил на письменный стол свою записную книжку.

– Я должен извиниться, Брэгг, это моя ошибка. Я еще раз сделал промеры, проверил каждую цифру и в конце концов обнаружил прокол. Мы с Полом измерили все правильно, но я ошибся, когда списывал цифры из записной книжки. Правильная цифра – триста двадцать семь, а я подумал, что это восемьсот двадцать семь.

– В таком случае расчеты Пола правильны?

– Да. Я не ищу повода для оправданий, но это все из-за того, что записная книжка промокла и цифры расплылись.

– Да ладно. Чего теперь говорить, я довел до конца твои расчеты.

– Брэгг, ты молодчина! Я так тебе обязан!

В ведомость была внесена завершающая цифра, Брэгг быстро подсчитал стоимость работы, добавил сумму к тому, что получилось, и подписал документ.

– Достань-ка оберточной бумаги, – попросил он, скатав документы в трубку и надев на них резинку.

Парри достал бумагу и бечевку, ведомость и сопутствующие бумаги были завернуты и завязаны.

– Ты куда-то собрался с Акерли? – спросил Брэгг.

– Да. На танцы.

– Что ж, у тебя будет время в Редчерче зайти на почту и отправить бумаги в офис. Я уже достаточно с ними повозился. Торопись, Парри. Нужно поворачиваться, иначе пропустим наш паровоз.

Парри кивнул. Минуту спустя оба уже шагали к воротам в ограждении подрядчиков, которые были специально устроены рядом с железнодорожным переездом. Они вышли как раз на боковую ветку, которая проходила сзади по двору.

– Хорошо, что я вспомнил про фонарик, – сказал Брэгг, и перед ними на земле заплясал кружок света.

– Не так уж и темно, – сказал Парри. – Думаю, нам все будет видно и без фонарика.

– Фонарик нужен, чтобы попасть ключом в замочную скважину, молодой Парри, – наставительно пробурчал Брэгг.

Они прошли ворота и подошли к путям. Как и сказал Парри, было довольно светло. Небо затянули облака, но над ними сияла луна, освещая все вокруг неярким светом. Хоть дождь давно прекратился, трава все еще была мокрая, везде стояли лужи. С моря доносился неясный гул – это волны перекатывали гальку по берегу и бились в камень у основания скал.

– Вот и он, – сказал Парри.

Со стороны станции показались огни, они потихоньку приближались, становясь ярче. Скоро перед ними выросла темная громада, в которой угадывался абрис подходящего паровоза. Брэгг помигал фонариком. С шумом сработали тормозные колодки, отошли и снова лязгнули, прижавшись к колесам. Движение замедлилось, и громада остановилась. Прямо против них оказалась чуть подсвеченная кабина. Оттуда выглянул кочегар с лампой-линейкой в руке и ветошью протер металлические поручни, идущие вдоль лесенки наверх. Затем, спустившись, он уступил место Брэггу и Парри, которые поднялись в кабину.

Машинист ждал их, положив руку на регулятор. Как только все были в кабине, он мягко отвел регулятор, затем потянул другую ручку, дав короткий свисток. Паровоз задрожал, движок начал работать и «зачухал». Дверца топки была открыта, и было видно, что каждый «чух» сопровождался вспышкой угля до белого каления, которая освещала кабину и всех, кто в ней находился.